Алексей Королёв
Подмалёвок
Стансы
1
После проверишь по календарю –
время ли наше ещё не настало
или растаяло... Я не корю
да и оправдываться не пристало, –
как бы там ни было,
благодарю.
2
Точно юродивый, корчась на дне
невыносимого ожесточенья,
я бы отчаялся,
если бы не
мания точного обозначенья,
душу выматывающая мне...
3
На протяжении стольких недель
я изнывал от стыда и безделья, –
лучше уж сызнова,
словно с похмелья,
добрый глоток приворотного зелья
чем тягомотина и канитель.
4
Потолковать на одном языке
и задержать, замыкая излуку
жеста прощального, руку в руке –
только и радости…
Экую муку
принял за веру двуликому звуку, –
стоит ли – благодарю за науку! –
упоминать о таком пустяке.
5
Ладно бы – около, а вдалеке
ты сострадание тратишь впустую.
Только и лирики – в обиняке...
Но не тушуйся – на воду не дую,
да и ожёгся не на молоке.
6
А на поверхности черновика
ты на помине, как птица, легка:
всё, что таилось под спудом,
в глубоком
обмороке цепенело, пока
ты не появишься издалека,
хлынуло неудержимым потоком, –
7
хоть до того, как отсохнет рука,
в поте лица разливай по опокам!..
Лишь бы тебя не спугнуть ненароком,
а вдохновение выйдет нам боком,
в том-то и дело, что наверняка.
8
С бору да с сосенки,
с миру по нитке –
вот и свидание накоротке...
Вот на таком и ожёгся напитке –
кислом и пресном крутом кипятке, –
истовой и нестерпимой попытке
потолковать на одном языке.
9
В сумерках лампы коснёшься рукой –
и на холсте у тебя в мастерской
вспыхнет подобие желтофиоли.
Где это видано, чтобы такой
охрой кропили, стрекали, кололи
хрома и кобальта львиные доли?
Впору опростоволоситься, что ли,
если не хмель на холсте, а левкой.
10
Всё не по нраву – растрава одна! –
яства на званом пиру крохобору...
Темени и светотени полна,
переминаешься у полотна, –
в кои-то веки повеситься впору,
если ты скаредна и холодна.
11
Тает восторженность, как леденец,
и расторопная предосторожность
глянец наводит на каждый торец
воображения...
Ах! наконец
мы упустили и эту возможность.
12
Старый кофейник на плитку поставь,
всё остальное на память оставь,
но и за пазухой у наважденья
не загораживай вящую явь,
как на портретах времен Возрожденья.
13
Стоит ли выделки жизненный путь,
ежели нечем порадовать друга,
а припеваючи лиха хлебнуть –
дело нехитрое,
не обессудь,
сиречь не слишком большая заслуга.
14
Поздние празднества в поте лица,
судорожные ужимки, повадки,
каверзы красного ради словца,
сущие салочки, жмурки и прятки –
выеденного не стоят яйца.
15
А за гармонию кто бы другой
в неукротимой земной круговерти
ратовал –
тоже мне, вилла Альберти! –
если и Блок за неделю до смерти
бюст Аполлона разбил кочергой.
16
Что ж ты стоишь ни жива ни мертва,
точно сошла невзначай с натюрморта?
– Батюшки светы! – заслышав едва. –
Что за оказия скверного сорта... –
Но полоса отчуждения стёрта,
и возникает во тьме естества
завязь привязанности и родства...
Жалко, живёшь на куличках у чёрта.
17
Если тебе до сих пор невдомёк,
только о том и молю тебя, чтобы
я ни о чём больше думать не мог,
кроме твоей несусветной особы.
Выволоки на такой солнцепёк,
18
где ощущается кровная связь
с миром
и на сердце – ясно и чисто,
чтобы лицом не ударили в грязь,
под придорожным кустом остролиста
или боярышника развалясь...
19
Самое главное – трепет и честь.
Всё остальное, какое ни есть,
жестом безудержным и безмятежным
преображается в нежную весть
и возникает откуда невесть,
стоит опомниться, дух перевесть –
и невозможное слить с неизбежным.
Очень душевное, прямо про мою судьбу...