"Доктор Живаго".
Единственно живое и яркое в вас – это то, что вы жили в одно время со мной и меня знали
/
Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидеть, как трава растет
/
Человек в других людях и есть душа человека
/
Народы и боги прекратились, и начался человек, человек-плотник, человек-пахарь, человек – пастух в стаде овец на заходе солнца, человек, ни капельки не звучащий гордо, человек, благодарно разнесенный по всем колыбельным песням матерей и по всем картинным галереям мира
/
Но ему было так хорошо после обморока, что он не хотел расставаться с этим чувством легкости и боялся потерять его. И он подумал, что ничего страшного не будет, если он помолится об отце как-нибудь в другой раз. – Подождет. Потерпит, – как бы подумал он. Юра его совсем не помнил
/
Когда ты вырастешь, за кого ты выйдешь замуж? – О, это еще так далеко. Вероятно, ни за кого. Я пока не думала. – Не воображай, пожалуйста, что мне это очень интересно. – Тогда зачем ты спрашиваешь? – Ты дура.
/
Отбарабанил дождь комьев, которыми торопливо в четыре лопаты забросали могилу. На ней вырос холмик. На него взошел десятилетний мальчик.
/
Он поднял голову и окинул с возвышения осенние пустыри и главы монастыря отсутствующим взором. Его курносое лицо исказилось. Шея его вытянулась. Если бы таким движением поднял голову волчонок, было бы ясно, что он сейчас завоет
/
Дело опять кончилось слезами. Проснулся дядя, говорил ему о Христе и утешал его, а потом зевал, подходил к окну и задумывался
/
Ни одна из книг, прославивших впоследствии Николая Николаевича, не была еще написана. Но мысли его уже определились. Он не знал, как близко его время.
/
Все они скопом держались какой-нибудь догмы и довольствовались словами и видимостями, а отец Николай был священник, прошедший толстовство и революцию и шедший все время дальше
/
Всякая стадность – прибежище неодаренности, все равно верность ли это Соловьеву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит ее недостаточно. Есть ли что-нибудь на свете, что заслуживало бы верности? Таких вещей очень мало. Я думаю, надо быть верным бессмертию, этому другому имени жизни, немного усиленному
/
А что такое история? Это установление вековых работ по последовательной разгадке смерти и ее будущему преодолению
/
человек умирает не на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвященных преодолению смерти, умирает, сам посвященный этой теме
/
Мимо в облаках горячей пыли, выбеленная солнцем, как известью, летела Россия, поля и степи, города и села
/
как это при одинаковости рук и ног и общности языка и привычек можно быть не тем, что все, и притом чем-то таким, что нравится немногим и чего не любят?
/
В нем по-прежнему пудрились, обтирали платком ладони и разговаривали грудными скрипучими голосами седеющие дамы из Петербурга, поголовно превращенные в жгучих цыганок соединением паровозной гари с жирною косметикой. Когда они проходили мимо гордоновского купе, кутая углы плеч в накидки и превращая тесноту коридора в источник нового кокетства
/
Чего бы ему больше всего хотелось? Ему представилось, что больше всего хотел бы он когда-нибудь еще раз свалиться в пруд с Надею и много бы отдал сейчас, чтобы знать, будет ли это когда-нибудь или нет.
/
У них там такой триумвират, – думал Николай Николаевич, – Юра, его товарищ и одноклассник гимназист Гордон и дочь хозяев Тоня Громеко. Этот тройственный союз начитался „Смысла любви“ и „Крейцеровой сонаты“ и помешан на проповеди целомудрия. Отрочество должно пройти через все неистовства чистоты. Но они пересаливают, у них заходит ум за разум. Они страшные чудаки и дети. Область чувственного, которая их так волнует, они почему-то называют «пошлостью» и употребляют это выражение кстати и некстати. Очень неудачный выбор слова! «Пошлость» – это у них и голос инстинкта, и порнографическая литература, и эксплуатация женщины, и чуть ли не весь мир физического. Они краснеют и бледнеют, когда произносят это слово!
/
До какой-то границы я с вами. Но Лев Николаевич говорит, что чем больше человек отдается красоте, тем больше отдаляется от добра. – А вы думаете, что наоборот? Мир спасет красота, мистерии и тому подобное. Розанов и Достоевский? – Погодите, я сам скажу, что я думаю.
/
для меня самое главное то, что Христос говорит притчами из быта, поясняя истину светом повседневности. В основе этого лежит мысль, что общение между смертными бессмертно и что жизнь символична, потому что она значительна. – Ничего не понял. Вы бы об этом книгу написали.
/
Рим был толкучкою заимствованных богов и завоеванных народов, давкою в два яруса, на земле и на небе, свинством, захлестнувшимся вокруг себя тройным узлом, как заворот кишок. Даки, герулы, скифы, сарматы, гиперборейцы, тяжелые колеса без спиц, заплывшие от жира глаза, скотоложство, двойные подбородки, кормление рыбы мясом образованных рабов, неграмотные императоры. Людей на свете было больше, чем когда-либо впоследствии, и они были сдавлены в проходах Колизея и страдали. И вот в завал этой мраморной и золотой безвкусицы пришел этот легкий и одетый в сияние, подчеркнуто человеческий, намеренно провинциальный, галилейский, и с этой минуты народы и боги прекратились и начался человек, человек-плотник, человек-пахарь, человек-пастух в стаде овец на заходе солнца, человек, ни капельки не звучащий гордо, человек, благодарно разнесенный по всем колыбельным песням матерей и по всем картинным галереям мира».
/
Амалия Карловна была полная блондинка лет тридцати пяти, у которой сердечные припадки сменялись припадками глупости
/
Этот мир подлости и подлога
/
Он шел быстро, словно поспешность его походки могла приблизить время, когда все на свете будет разумно и стройно, как сейчас в его разгоряченной
/
Народу все прибывало. Железная дорога забастовала
/
и реденькими, почти считанными снежинками
/
Поэтому наибольший успех выпал на долю наихудшего оратора, не утомлявшего слушателей необходимостью следить за ним. Каждое его слово сопровождалось ревом сочувствия. Никто не жалел, что его речь заглушается шумом одобрения. С ним торопились согласиться из нетерпения, кричали «позор», составляли телеграмму протеста и вдруг, наскучив однообразием его голоса, поднялись как один и, совершенно забыв про оратора, шапка за шапкой и ряд за рядом толпой спустились по лестнице и высыпали на улицу. Шествие продолжалось.
/
– Зачем бросать наудачу слова, не думая? О чем мы препираемся? Вы не знаете моих мыслей.
/
Он был зол на себя за то, что выболтал чурбану Выволочнову часть своих заветных мыслей, не произведя на него ни малейшего впечатления
/
Я понял, отчего это всегда так убийственно нестерпимо и фальшиво даже в Фаусте. Это деланный, ложный интерес. Таких запросов нет у современного человека. Когда его одолевают загадки Вселенной, он углубляется в физику, а не в гекзаметры Гезиода.
/
Собака не любила девушки, рвала ей чулки, рычала на нее и скалилась. Она ревновала хозяина к Ларе, словно боясь, как бы он не заразился от нее чем-нибудь человеческим
/
Однажды ей снилось. Она под землей, от нее остался только левый бок с плечом и правая ступня. Из левого соска у нее растет пучок травы, а на земле поют «Черные очи да белая грудь» и «Не велят Маше за реченьку ходить».
/
Лара шла, вздрогнула и остановилась. Это про нее. Он говорит: завидна участь растоптанных. Им есть что рассказать о себе. У них все впереди. Так он считал. Это Христово мнение.
/
«Мальчики стреляют, – думала Лара. Она думала так не о Нике и Патуле, но обо всем стрелявшем городе. – Хорошие, честные мальчики, – думала она. – Хорошие, оттого и стреляют».
/
«О как задорно щелкают выстрелы, – думала она. – Блаженны поруганные, блаженны оплетенные. Дай вам бог здоровья, выстрелы! Выстрелы, выстрелы, вы того же мнения!»
/
Юра думал о девушке и будущем, а не об отце и прошлом
/
Он считал, что искусство не годится в призвание в том же самом смысле, как не может быть профессией прирожденная веселость или склонность к меланхолии
/
Этим стихам Юра прощал грех их возникновения за их энергию и оригинальность. Эти два качества, энергии и оригинальности, Юра считал представителями реальности в искусствах, во всем остальном беспредметных, праздных и ненужных
/
– Вот, исповедовать хотели... Смерть нависла... Может каждую минуту... Зуб идешь рвать, боишься, больно, готовишься... А тут не зуб, всю, всю тебя, всю жизнь... хруп, и вон, как щипцами... А что это такое?.. Никто не знает... И мне тоскливо и страшно.
/
– Ты талантливый... А талант, это... не как у всех... Ты должен что-то знать... Скажи мне что-нибудь... Успокой меня.
/
Вот вы опасаетесь, воскреснете ли вы, а вы уже воскресли, когда родились, и этого не заметили
/
Сознание – это зажженные фары впереди идущего паровоза. Обратите их светом внутрь, и случится катастрофа.
/
Человек в других людях и есть душа человека. Вот что вы есть, вот чем дышало, питалось, упивалось всю жизнь ваше сознание. Вашей душою, вашим бессмертием, вашей жизнью в других. И что же? В других вы были, в других и останетесь. И какая вам разница, что потом это будет называться памятью. Это будете вы, вошедшая в состав будущего.
/
Смерти нет. Смерть не по нашей части
/
И вот все последнее время у меня такое чувство, будто своими пятью окнами этот дом недобрым взглядом смотрит на меня через тысячи верст, отделяющие Европейскую Россию от Сибири, и рано или поздно меня сглазит
/
и, как уверяли в шутку, субсидируя революцию, сам свергал себя как собственника и устраивал забастовки на своей собственной фабрике
/
Тут она останавливалась и, зажмурив глаза, втягивала в себя путано-пахучий воздух окрестной шири. Он был роднее отца и матери, лучше возлюбленного и умнее книги
/
Легкая льнущая ткань несколько шагов проволоклась за Тонею, как подвенечная фата за невестой. Все рассмеялись, так одновременно без слов всем в спальне бросилось в глаза это сходство
/
«Свеча горела на столе. Свеча горела...» – шептал Юра про себя начало чего-то смутного, неоформившегося, в надежде, что продолжение придет само собой, без принуждения. Оно не приходило.
/
Внешний мир обступал Юру со всех сторон, осязательный, непроходимый и бесспорный, как лес, и оттого-то был Юра так потрясен маминой смертью, что он с ней заблудился в этом лесу и вдруг остался в нем один, без нее. Этот лес составляли все вещи на свете – облака, городские вывески, и шары на пожарных каланчах, и скакавшие верхом перед каретой с Божьей Матерью служки с наушниками вместо шапок на обнаженных в присутствии святыни головах. Этот лес составляли витрины магазинов в пассажах и недосягаемо высокое ночное небо со звездами, боженькой и святыми.
/
Тогда всей своей полузвериной верой Юра верил в бога этого леса, как в лесничего.
/
Сейчас, как никогда, ему было ясно, что искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами. Оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь. Большое, истинное искусство, то, которое называется Откровением Иоанна, и то, которое его дописывает.
/
- И все-таки я замечательно себя чувствую. Я счастлива. А ты?
– Я тоже. Мне хорошо. Но это долгий разговор.
/
Лара очень обрадовалась Лаврентию Михайловичу. Не потому чтобы он был так высок и статен, а благодаря выпиравшей из него живости и таланту гость занял собою, своим искрящимся взглядом и своей умною усмешкою полкомнаты. В ней стало теснее.
/
Тоня возвышалась посреди палаты, как высилась бы среди бухты только что причаленная и разгруженная барка, совершающая переходы через море смерти к материку жизни с новыми душами, переселяющимися сюда неведомо откуда. Она только что произвела высадку одной такой души и теперь лежала на якоре, отдыхая всей пустотой своих облегченных боков. Вместе с ней отдыхали ее надломленные и натруженные снасти и обшивка, и ее забвение, ее угасшая память о том, где она недавно была, что переплыла и как причалила.
/
На этот раз отстоять вас не удастся. Страшная нехватка военно-медицинского персонала. Придется вам понюхать пороху.
/
быстро разделась, потушила лампу и легла рядом с мужем с естественностью ребенка, взятого в постель к матери
/
Так что же в таком случае делать? Освободить Лару и Катеньку от этой подделки? Это даже важнее, чем освободиться самому. Да, но как? Развестись? Утопиться? «Фу, какая гадость, – возмутился он. – Ведь я никогда не пойду на это. Тогда зачем называть эти эффектные мерзости хотя бы в мыслях?»
/
Вдруг она поняла, что дело совсем не в этом. Неспособная осмыслить частности, она уловила главное. Она угадала, что Патуля заблуждается насчет ее отношения к нему. Он не оценил материнского чувства, которое она всю жизнь подмешивает в свою нежность к нему, и не догадывается, что такая любовь больше обыкновенной женской
/
Временами, глядя на него, Галиуллин готов был поклясться, что видит в тяжелом взгляде Антипова, как в глубине окна, кого-то второго, прочно засевшую в нем мысль, или тоску по дочери, или лицо его жены.
/
Скончавшийся изуродованный был рядовой запаса Гимазетдин, кричавший в лесу офицер – его сын, подпоручик Галиуллин, сестра была Лара, Гордон и Живаго – свидетели, все они были вместе, все были рядом, и одни не узнали друг друга, другие не знали никогда, и одно осталось навсегда неустановленным, другое стало ждать обнаружения до следующего случая, до новой встречи
/
Смущенно улыбавшийся государь производил впечатление более старого и опустившегося, чем на рублях и медалях
/
Царя было жалко в это серое и теплое горное утро, и было жутко при мысли, что такая боязливая сдержанность и застенчивость могут быть сущностью притеснителя, что этою слабостью казнят и милуют, вяжут и решают.
/
Отчего вместо пушки лучше не удивится он самому себе, изо дня в день стреляющему перечислениями, запятыми и фразами, отчего не прекратит стрельбы журнальным человеколюбием, торопливым, как прыжки блохи? Как он не понимает, что это он, а не пушка, должен быть новым и не повторяться, что из блокнотного накапливания большого количества бессмыслицы никогда не может получиться смысла, что фактов нет, пока человек не внес в них чего-то своего, какой-то доли вольничающего человеческого гения, какой-то сказки.
/
Слухи о комиссаре оправдались. Это был тоненький и стройный, совсем еще не оперившийся юноша, который, как свечечка, горел самыми высшими идеалами
/
Черт возьми, неужели нельзя взрослому мужчине заговорить со взрослой женщиной, чтобы тотчас не заподозрили какую-то «подкладку»
/
Ведь только раз в вечность случается такая небывальщина. Подумайте: со всей России сорвало крышу, и мы со всем народом очутились под открытым небом. И некому за нами подглядывать. Свобода! Настоящая, не на словах и в требованиях, а с неба свалившаяся, сверх ожидания. Свобода по нечаянности, по недоразумению
/
Над городом как полоумные быстро неслись тучи, словно спасаясь от погони. Их клочья пролетали так низко, что почти задевали за деревья, клонившиеся в ту же сторону, так что похоже было, будто ими, как гнущимися вениками, подметают небо
/
В последние месяцы ощущение подвига, крика души бессознательно связалось у него с помостами и трибунами, со стульями, вскочив на которые можно было бросить толпящимся какой-нибудь призыв, что-нибудь зажигательное
/
Таким новым была сестра Антипова, войной заброшенная бог знает куда, с совершенно ему неведомой жизнью, никого ни в чем не укоряющая и почти жалующаяся своей безгласностью, загадочно немногословная и такая сильная своим молчанием. Таким новым было честное старание Юрия Андреевича изо всех сил не любить ее, так же как всю жизнь он старался относиться с любовью ко всем людям, не говоря уже о семье и близких.
/
весть о революции, весть о ее роковом и трудном часе, о ее вероятном конечном величии.
/
Неизвестный любил поговорить, причем главным для него было не общение и обмен мыслей, а самая деятельность речи, произнесение слов и издавание звуков
/
Опять запахло Петенькой Верховенским, не в смысле левизны, а в смысле испорченности и пустозвонства. «Сейчас он футуристом отрекомендуется», – подумал Юрий Андреевич, и действительно, речь зашла о футуристах.
/
Философия Погоревших наполовину состояла из положений анархизма, а наполовину из чистого охотничьего вранья
/
Вдруг в первый раз за все эти дни Юрий Андреевич с полной ясностью понял, где он, что с ним и что его встретит через какой-нибудь час или два с лишним
/
В течение нескольких следующих дней обнаружилось, до какой степени он одинок. Он никого в этом не винил. Видно, сам он хотел этого и добился. Странно потускнели и обесцветились друзья. Ни у кого не осталось своего мира, своего мнения. Они были гораздо ярче в его воспоминаниях. По-видимому, он раньше их переоценивал
/
Революция и есть это наводнение. В течение ее вам будет казаться, как нам на войне, что жизнь прекратилась, все личное кончилось, что ничего на свете больше не происходит, а только убивают и умирают
/
Главное, что гениально? Если бы кому-нибудь задали задачу создать новый мир, начать новое летосчисление, он бы обязательно нуждался в том, чтобы ему сперва очистили соответствующее место. Он бы ждал, чтобы сначала кончились старые века, прежде чем он приступит к постройке новых, ему нужно было бы круглое число, красная строка, неисписанная страница. А тут, нате пожалуйста. Это небывалое, это чудо истории, это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины, без внимания к ее ходу. Оно начато не с начала, а с середины, без наперед подобранных сроков, в первые подвернувшиеся будни, в самый разгар курсирующих по городу трамваев. Это всего гениальнее. Так неуместно и несвоевременно только самое великое
/
И только иногда мешает один мальчик с узкими киргизскими глазами в распахнутой оленьей дохе, какие носят в Сибири или на Урале. Совершенно ясно, что мальчик этот – дух его смерти или, скажем просто, его смерть
/
В дороге, благодаря неподвижному сидению в тесном купе, казалось, что идет только поезд, а время стоит и что все еще пока полдень.
/
Я хочу сказать, что в жизни состоятельных было, правда, что-то нездоровое. Бездна лишнего. Лишняя мебель и лишние комнаты в доме, лишние тонкости чувств, лишние выражения. Очень хорошо сделали, что потеснились. Но еще мало. Надо больше.
/
не выпускала бутылки из рук и по мере надобности разводила спирт небольшими порциями, по вдохновению, то слишком крепко, то слишком слабо
/
Но вот он себе разонравился и стал вносить неудачные поправки в свой нравственный облик. Он бодрился, корчил весельчака, все время что-то рассказывал с претензией на остроумие и часто говорил «занятно» и «забавно» – слова не из своего словаря, потому что Гордон никогда не понимал жизни как развлечения
/
Александр Александрович любил, чтобы ему что-нибудь мешало при разговоре и чтобы препятствия оправдывали его мямлющие паузы, его эканье и меканье
/
Последнее восклицание относилось к громековской седьмой воде на киселе Гогочке, ярому поклоннику всякой подымающейся силы, которого за глупость и смешливость звали Акулькой, а за рост и худобу – ленточной глистой
/
А фонари как слабо светят. Не зря синяки фонарями зовут. Как раз нашибешь
/
Квартира со смесью роскоши и дешевки обставлена была вещами, наспех скупленными с целью помещения денег во что-нибудь устойчивое
/
Две черты, две страсти отличали его. Он мыслил незаурядно ясно и правильно. И он в редкой степени владел даром нравственной чистоты и справедливости, он чувствовал горячо и благородно. Но для деятельности ученого, пролагающего новые пути, его уму недоставало дара нечаянности, силы, непредвиденными открытиями нарушающей бесплодную стройность пустого предвидения. А для того чтобы делать добро, его принципиальности недоставало беспринципности сердца, которое не знает общих случаев, а только частные, и которое велико тем, что делает малое
/
Насчет того, что следует брать с собой и от чего воздерживаться, существовала целая теория, разработанная ранее уехавшими, наблюдения которых распространялись в кругу их оставшихся знакомых
/
На Маркела нельзя было положиться. В милиции, которую он избрал себе в качестве политического клуба, он не жаловался, что бывшие домовладельцы Громеко пьют его кровь, но задним числом упрекал их в том, что все прошедшие годы они держали его в темноте неведения, намеренно скрывая от него происхождение мира от обезьяны.
/
Вы говорите, мои слова не сходятся с действительностью. А есть ли сейчас в России действительность? По-моему, ее так запугали, что она скрывается.
/
В местности было что-то замкнутое, недосказанное. От нее веяло пугачевщиной в преломлении Пушкина, азиатчиной аксаковских описаний
/
Я, конечно, сука и кошка, дело известное
/
А наши трудармейцы и дамы молодцы, что удрали. И, я думаю, – мирно, никому не сделавши зла. Просто бежали, как вода бежит.
/
Разочарование ожесточило его. Революция его вооружила
/
– Вы, кажется, этим гордитесь? – Смекалкой отцовой? Еще бы! – А как же социал-демократия ваша? – А она при чем, помилуйте? Где это сказано, что человек, рассуждающий по-марксистски, должен размазнею быть и слюни распускать?
/
Марксизм слишком плохо владеет собой, чтобы быть наукою.
/
Я не люблю людей, безразличных к истине.
/
Мы говорим о разном и, хоть век проспорь, ни о чем не столкуемся
/
Тут у нас были четыре сестры Тунцовы, на одну больше, чем у Чехова
/
Все на нем было белое по разным причинам. Новые его лапти не успели потемнеть от носки, а порты и рубаха вылиняли и побелели от времени.
/
Эй, кобыла. Бога забыла!
/
Свою молодость Аверкий Степанович отдал освободительному движению, революции, и только боялся, что он не доживет до нее или что, разразившись, она своей умеренностью не удовлетворит его радикальных и кровавых вожделений
/
Она немного ломака. Она чем-то недовольна собой, ей что-то в себе самой не нравится. Отсюда эта неутомимая, притворно-вздорная говорливость. Она как бы торопится отвлечь внимание от своей внешности, предупредить невыгодное впечатление
/
Каждый родится Фаустом, чтобы все обнять, все испытать, все выразить. О том, чтобы Фаусту быть ученым, позаботились ошибки предшественников и современников. Шаг вперед в науке делается по закону отталкивания, с опровержения царящих заблуждений и ложных теорий. О том, чтобы Фаусту быть художником, позаботились заразительные примеры учителей. Шаг вперед в искусстве делается по закону притяжения, с подражания, следования и поклонения любимым предтечам
/
– Опустите ведра наземь. Я снесу. – Никогда не сворачиваю с полдороги, никогда не бросаю начатого. Если вы ко мне, пойдемте.
/
– Что же вы меня не окликнули? – Вы не заставите меня поверить, что сами меня не видели.
/
Как я ни отбояриваюсь от гонораров, от них нельзя отделаться, потому что люди не верят в действенность безвозмездных, даром доставшихся, советов.
/
Изо всего русского я теперь больше всего люблю русскую детскость Пушкина и Чехова, их застенчивую неозабоченность насчет таких громких вещей, как конечные цели человечества и их собственное спасение. Во всем этом хорошо разбирались и они, но куда им было до таких нескромностей – не до того и не по чину! Гоголь, Толстой, Достоевский готовились к смерти, беспокоились, искали смысла, подводили итоги, а эти до конца были отвлечены текущими частностями артистического призвания, и за их чередованием незаметно прожили жизнь, как такую же личную, никого не касающуюся частность, и теперь эта частность оказывается общим делом и, подобно снятым с дерева дозревающим яблокам, сама доходит в преемственности, наливаясь все большею сладостью и смыслом».
/
Как хорошо все, что она делает. Она читает так, точно это не высшая деятельность человека, а нечто простейшее, доступное животным. Точно она воду носит или чистит картошку».
/
Принадлежность к типу есть конец человека, его осуждение. Если его не подо что подвести, если он не показателен, половина требующегося от него налицо. Он свободен от себя, крупица бессмертия достигнута им
/
Человек рождается жить, а не готовиться к жизни
/
Каким непоправимым ничтожеством надо быть, чтобы играть в жизни только одну роль, занимать одно лишь место в обществе, значить всего только одно и то же!
/
До жен ли было тут? Такие ли были времена? Мировой пролетариат, переделка вселенной, это другой разговор, это я понимаю. А отдельное двуногое вроде жены там какой-то – это так, тьфу, последняя блоха или вошь.
/
Она искренне, без напускного великодушия, тихо приговаривала: «Делай, как тебе лучше, не считайся со мною. Я все переборю». И не знала, что плачет, и не утирала слез.
/
Домишки пригорода мелькают, проносятся мимо, как страницы быстро перелистываемой книги, не так, как когда их переворачиваешь указательным пальцем, а как когда мякишем большого по их обрезу с треском прогоняешь их все
/
Да разве так потерянной любви добиваются? Камни надо ворочать для этого, горы двигать, землю рыть!
/
В Пажинске проезжий лекцию читал «Раскрепощение личности». Очень интересно. Мне эта штука нравится. Я, мать твою, в анархисты запишусь. Сила, говорит, внутри нас. Пол, говорит, и характер – это, говорит, пробуждение животного электричества. А?
/
Но жалость не позволяла ему целиться в молодых людей, которыми он любовался и которым сочувствовал. А стрелять сдуру в воздух было слишком глупым и праздным занятием, противоречившим его намерениям. И выбирая минуты, когда между ним и его мишенью не становился никто из нападающих, он стал стрелять в цель по обгорелому дереву. У него были тут свои приемы.
/
От телефониста Юрий Андреевич перешел на поляну к телу убитого им молодого белогвардейца. На красивом лице юноши были написаны черты невинности и все простившего страдания. «Зачем я убил его?» – подумал доктор.
/
Я скажу „а“, а „бэ“ не скажу, хоть разорвитесь и лопните
/
Подумаем. Уймем печаль. Третью беду сказывай. – Да нет ее, третьей. Вот и все они, корова да муж. – Ну и бедна ж ты бедами, мать
/
на лице ее было ясно написано, до чего ей все равно, в чем и без чего быть ей.
/
Не то солнце, к которому привыкли на земле, а какое-то другое, подмененное, багровым шаром висело в лесу
/
Изуверства белых и красных соперничали по жестокости, попеременно возрастая одно в ответ на другое, точно их перемножали
/
Это время оправдало старинное изречение: человек человеку волк. Путник при виде путника сворачивал в сторону, встречный убивал встречного, чтобы не быть убитым
/
тихими недоумевающими взглядами и невинными взрывами своего бесподобного серебристого смеха, единственными видами близости, которые для них еще остались
/
Еще более, чем общность душ, их объединяла пропасть, отделявшая их от остального мира
/
Мне кажется, сильно, смертельно, со страстью я могу ревновать только к низшему, далекому. Соперничество с высшим вызывает у меня совсем другие чувства. Если бы близкий по духу и пользующийся моей любовью человек полюбил ту же женщину, что и я, у меня было бы чувство печального братства с ним, а не спора и тяжбы
/
По-моему, философия должна быть скупою приправой к искусству и жизни. Заниматься ею одною так же странно, как есть один хрен
/
Она феноменально образованна, но не по-интеллигентски, а по-народному
/
Я сказала бы, что человек состоит из двух частей. Из бога и работы
/
Скажем еще раз друг другу наши ночные тайные слова, великие и тихие, как название азиатского океана.
/
если так больно любить и поглощать электричество, как, вероятно, еще больнее быть женщиной, быть электричеством, внушать любовь
/
Ты мне должен ежеминутно напоминать, что мы тут для того, чтобы быть вместе. Подбадривай меня и не давай опомниться
/
А нас точно научили целоваться на небе и потом детьми послали жить в одно время, чтобы друг на друге проверить эту способность
/
Доктор почти отмахивался от этой ощутимой красоты часа, как от толпы навязывающихся сострадателей, почти готовый шептать лучам дотягивавшейся до него зари: «Спасибо. Не надо».
/
Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидать, как трава растет.
/
За этим расчерчиванием разных разностей он снова проверил и отметил, что искусство всегда служит красоте, а красота есть счастье обладания формой, форма же есть органический ключ существования, формой должно владеть все живущее, чтобы существовать, и, таким образом, искусство, в том числе и трагическое, есть рассказ о счастье существования
/
И она стала напрягать память, чтобы восстановить тот рождественский разговор с Пашенькой, но ничего не могла припомнить, кроме свечки, горевшей на подоконнике, и протаявшего около нее кружка в ледяной коре стекла. Могла ли она думать, что лежавший тут на столе умерший видел этот глазок проездом с улицы и обратил на свечу внимание? Что с этого увиденного снаружи пламени – «Свеча горела на столе, свеча горела» – пошло в его жизни его предназначение?
/
Остается досказать немногосложную повесть Юрия Андреевича, восемь или девять последних лет его жизни перед смертью, в течение которых он все больше сдавал и опускался, теряя докторские познания и навыки и утрачивая писательские, на короткое время выходил из состояния угнетения и упадка, воодушевлялся, возвращался к деятельности и потом, после недолгой вспышки, снова впадал в затяжное безучастие к себе самому и ко всему на свете
/
Юрий Андреевич сюда перебрался и после переезда забросил медицину, превратился в неряху, перестал встречаться со знакомыми и стал бедствовать
/
Юрий Андреевич иногда в шутку говорил, что их сближение было романом в двадцати ведрах, как бывают романы в двадцати главах или двадцати письмах
/
Рассуждения Дудорова были близки душе Гордона именно своей избитостью. Он сочувственно кивал головой Иннокентию и с ним соглашался. Как раз стереотипность того, что говорил и чувствовал Дудоров, особенно трогала Гордона. Подражательность прописных чувств он принимал за их общечеловечность
/
В наше время очень участились микроскопические формы сердечных кровоизлияний. Они не все смертельны. В некоторых случаях люди выживают. Это болезнь новейшего времени. Я думаю, ее причины нравственного порядка
/
Он подумал о нескольких развивающихся рядом существованиях, движущихся с разною скоростью одно возле другого, и о том, когда чья-нибудь судьба обгоняет в жизни судьбу другого, и кто кого переживает
/
Он продолжал попытки и снова тремя движениями вверх, вниз и на себя рванул раму и вдруг ощутил небывалую, непоправимую боль внутри и понял, что сорвал что-то в себе
/
Казалось, что эти люди причастны не только похоронам, но и этой смерти – не как ее виновники или косвенные причины, но как лица, после свершившегося давшие согласие на это событие, с ним примирившиеся и не в нем видящие главную важность
/
Никого не осталось. Один умер. Другой сам себя убил. И только остался жив тот, кого следовало убить, на кого она покушалась, но промахнулась, это чужое, ненужное ничтожество, превратившее ее жизнь в цепь ей самой неведомых преступлений. И это чудище заурядности мотается и мечется по мифическим закоулкам Азии, известным одним собирателям почтовых марок, а никого из близких и нужных не осталось
/
Точно она уже двадцать раз жила на свете, без счета теряла Юрия Живаго и накопила целый опыт сердца на этот счет, так что все, что она чувствовала и делала у этого гроба, было впопад и кстати
/
Жизнь вернулась так же беспричинно, Как когда-то странно прервалась
/
Жизнь ведь тоже только миг, Только растворенье Нас самих во всех других Как бы им в даренье.
/
Теперь на нас одних с печалью Глядят бревенчатые стены. Мы брать преград не обещали, Мы будем гибнуть откровенно. Мы сядем в час и встанем в третьем, Я с книгою, ты с вышиваньем, И на рассвете не заметим, Как целоваться перестанем
/
В лесу казенной землемершею Стояла смерть среди погоста, Смотря в лицо мое умершее, Чтоб вырыть яму мне по росту
/
Как будто бы железом, Обмакнутым в сурьму, Тебя вели нарезом По сердцу моему.
/
Я чувствую за них за всех, Как будто побывал в их шкуре, Я таю сам, как тает снег, Я сам, как утро, брови хмурю
/
Для этого весною ранней Со мною сходятся друзья, И наши вечера – прощанья, Пирушки наши – завещанья, Чтоб тайная струя страданья Согрела холод бытия
/
Слишком многим руки для объятья Ты раскинешь по концам креста
/
Я в гроб сойду и в третий день восстану, И, как сплавляют по реке плоты, Ко мне на суд, как баржи каравана, Столетья поплывут из темноты
Что нашлось.
#играцелей2018
Я на цыпочках в тихие игры.
1. Написать 1+ рэп-текст
2. Прочитать «Доктор Живаго» и «Игра в классики»
3. 16+ тренировок в #sekta
4. Выиграть со своей чгк-командой «Матрицу» или «60 секунд» в июльских играх в Суперлиге Жан-Жака
5. Charity-лесенка в Spin-and-Go
6. Charity-тренировка в Spin-and-Go
7. 20+ заходов на беговую дорожку по 20+ минут
8. Любая цель на мой выбор:
- принять участие в киевском чгк-марафоне
- пройти медосмотр
- попробовать покататься на скейте
#играцелей2018
По хаотичным пунктам:
__________
4. Всего будет 4 или 5 попыток (в зависимости от того, как поступят с днем финала ЧМ, поскольку играем мы по воскресеньям).
Команда называется "Ахилл без бахил". Состав следующий: я, Фейд, Дос, Астронавт, Славик и его девушка Алина.
Формально, мы идем на первом месте в сезоне. На деле мы не выиграли ни одну из четырех игр - ни в ЧГК, ни в матрицу.
В прошлом сезоне из 12 игр мы выиграли последние две, которые уже ничего, по сути, не решали (второе место с отрывом в обе стороны).
Так что это флип, но со своей монеткой.
Критерий ДЦ:
- Победа в "60 секунд" (ЧГК)
На сайте под общей таблицей есть ссылка на подробные результаты (она периодически меняется).
Открываем вкладку на любую игру (например, 17 июня). Нужно, чтобы в столбце "баллы" напротив нашей команды стояло самое большое число. Если у нескольких команд одинаковое количество баллов (здесь у нас и у "Это же броневик Тарантино" по 18.5), смотрится дополнительный показатель - результат в "Матрице". В данном случае мы проигрываем (17 против 20), поэтому победой такой исход не считается. Нужна либо чистая победа, либо дележка и лучшая матрица.
- Победа в "Матрице"
В той же таблице заходим на вкладку "Матрица" и смотрим результаты за конкретный день. Нужно максимальное количество баллов из всех команд (не очков, а баллов, так как есть команды, играющие вне зачета). Схема аналогичная: если дележка, то дополнительный показатель - результат в "60 секунд".
При фантастическом раскладе равенства и в "60 секундах" и в "Матрице" (привет, Англия! привет, Бельгия!) победа в конкретной игре НЕ засчитывается.
В "Матрице" мы никогда не заносим, поэтому нужно взять одну игру вчистую.
Кстати, мы с Фейдом, Досом и еще одной троицей ненавязчиво пробуем в этом году отобраться в ТВ-ЧГК. Первый шаг сделан весной, теперь нужно осенью войти в топ-3 в одной отдельной игре. Дальше 3+2 команды идут на смотрины в Охотничий домик. В общем, процентов пять есть, - а это уже повод к войне.
______________________
2. Полуслучайный выбор.
Критерий ДЦ:
По мере прочтения буду отмечать кусочки и выкладывать в дневник. Ничего особенного, странные мелочи в моем вкусе. Просто эмоция, взгляд, жест, сон, фраза, после которых вдруг захотелось оставить их здесь.
______________________
6. Я давно не играю в покер - и не планирую.
Осталось ли что-то важное на донышке моего котелка - ну, процентов пять есть и на это.
Это предложение к тем, кто играет низко, мало и не понимает фишей.
Только эзотерика, племенные верования и прочие странные наблюдения. Никакой математики, диапазонов и солверов.
Любой адекватный формат. Продолжительность 60-90 минут.
Никаких гарантий. Только честность.
Критерий ДЦ:
Стартовая цена тренировки - 5 долларов. Шаг - 5 долларов (настоятельно не рекомендую выходить за пределы 30, как говорил Курт).
До 15 июля включительно можно оставлять заявки. Дальше в течение трех дней я провожу тренировку - и человек отмечается в дневнике. Если он по каким-то причинам не хочет или не успевает, право переходит к предыдущему оратору. И еще один раз.
Если никто не сделает шаг / не вспомнит / не заплатит до 24 июля - тогда я запишу видео со своими досужими глюками на 15 лимите на минут 45. Это и будет достижением цели.
Полученная сумма добавляется к результату лесенки и идет на благотворительность (мерзкое слово из олова!)
Честно говоря, я не горю желанием видеть карты, по которым плывет этот покерный "Титаник". Меня в прямом смысле тошнит и укачивает.
Но ходить в китайский монастырь со своей грамотой глупо, поэтому придется раскладывать пасьянсы и стучать аукционным молотком. Бум-бум.
_____________________
7. "Бег - это то, что бывает с другими".
Я бы рад, но колено таит печаль.
Поэтому пробуем ходить.
Формат - побыстрее и с наклоном.
Критерий ДЦ:
Как минимум 20 видеозаписей, выложенных здесь.
В каждой сообщаю подтвержденную дату (тема в топе ГТ / Яндекса и тд).
Как минимум 20 минут непрерывной ходьбы в каждой записи.
К августу все удалю - так долго смеяться нельзя.
_____________________
3. Есть такая хорошая вещь, как #sekta
Добрые тренировки с хорошими людьми в удобном формате.
Я уже заходил весной, тогда хватило на 4 недели.
Критерий ДЦ:
Как минимум 16 видеозаписей, выложенных здесь.
В каждой сообщаю подтвержденную дату (тема в топе ГТ / Яндекса и тд).
Продолжительность зависит от конкретной тренировки в программе #sekta в этот день.
Я постараюсь выкладывать параллельно ссылку на саму тренировку, если ее удастся извлечь из кода (раньше получалось). Потом удалю.
Важно: у меня нет никаких обязательств по точному выполнению тренировки от и до.
Я могу брать паузы адекватной длины, я могу пропускать отдельные упражнения или заменять их другими, я могу делать упражнение в любом комфортном мне темпе, я могу выполнить взамен тренировку из предыдущих дней и так далее.
Главное - дойти до конца.
Это будет больно. Это будет о-о-очень смешно. Но - будет.
Лучше выглядеть дураком, чем выглядеть никем. (с) Телемах
Я в худшей физической (и психологической) форме за многие-многие годы.
Ну, так бывает.
_____________________
1. Не имею ни малейшего отношения к рэпу.
Но слишком много намеков с разных губ, что пора бы срифмовать.
Так что посмотрю баттлы, послушаю треки, и что-нибудь да придумаю.
Повторю, что это будет эрзац-вещь. Гимнастика для ума. Без точного внутреннего соответствия. С матом и грязью. Не про меня.
И это самый сложное па из восьми.
Критерий ДЦ:
Выложенные в дневнике 32+ строчки связного текста, обладающего смысловой и стилистической целостностью, имеющего ритмические и филологические признаки рэпа.
Пока не знаю, будет ли это ближе к раундам или к трекам. Хз.
Там, где нас нет, посмотрим.
___________________
5. Все просто.
Играю на Pokerstars, ник Narkotiks.
Критерий ДЦ:
Схема однотипна:
Все, сыгранное вне правил этой таблицы, не учитывается и не штрафуется.
В момент регистрации в турнир профит уменьшается на сумму байина.
О всех мисскликах сообщаю в дневнике.
Весь профит от этой лесенки, за вычетом предыдущих убытков, пойдет в условно хорошие дела (в теории, профита может и не быть). Куда именно, посмотрим.
Все потенциальные бонусы от GT тоже не мне.
Только отрицательные фрироллы, только как в жизни!
Кэп по донату - 2К.
После завершения выложу все ХХ за июль, плюс аудит самым фомизирующим.
В случае изменения лимитов на PS я имею право изменить схему.
Лесенка скромная, но коварная - можно пройти за день, но можно и три недели карабкаться.
А то я тут ушел из покера, даже не выиграв ни разу на 500 лимите.
Если очень разойдусь, дойду до стрима. Но вряд ли. Не даются танцы с козырем.
____________________
8. Тут работал фонарь. Просто нужно было восемь целей, чтоб спокойно вальсировать на 3/4.
Критерий ДЦ по ЧГК-марафону:
Участие с ссылками и/или фото/видео. Группа турнира в ФБ.
Вероятность так себе, вряд ли кто-то из команды поедет. Но в крайнем случае съезжу один, заявлюсь легионером.
Проходит в конце июля, 500 вопросов почти на сутки игры (стандарт - 36 вопросов).
Критерий ДЦ по медосмотру:
Фото/видео результатов.
Самый важный пункт, которым я точно не займусь. Зачем вписал - не знаю.
Критерий ДЦ по скейту:
Тут уж извините. Просто фото/видео со мной на доске.
Уже подвиг, с учетом того, что я с балансом и велосипедами на 2 л. мн. ч.
И уже выбираю себе Penny Board 27.
________
Общий дисклеймер.
Я тихо, редко и в режиме монолога.
Любую цель можно усложнить в процессе, упрощать нельзя.
Все цели в первую очередь трактуются здравым смыслом, а не казуистикой. Все спорные моменты в мою пользу.
Откровений не будет, настроение будет.
Песни вот летние тоже.
Успехов вам, где бы вы ни бы ли!