стихи

Черный_квадрат, Черный_квадрат,
Очень душевное, прямо про мою судьбу...

Сергей Есенин - Письмо матери
Ты жива еще, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Пусть струится над твоей избушкой
Тот вечерний несказанный свет.

Пишут мне, что ты, тая тревогу,
Загрустила шибко обо мне,
Что ты часто xодишь на дорогу
В старомодном ветxом шушуне.

И тебе в вечернем синем мраке
Часто видится одно и то ж:
Будто кто-то мне в кабацкой драке
Саданул под сердце финский нож.

Ничего, родная! Успокойся.
Это только тягостная бредь.
Не такой уж горький я пропойца,
Чтоб, тебя не видя, умереть.

я по-прежнему такой же нежный
И мечтаю только лишь о том,
Чтоб скорее от тоски мятежной
Воротиться в низенький наш дом.

я вернусь, когда раскинет ветви
По-весеннему наш белый сад.
Только ты меня уж на рассвете
Не буди, как восемь лет назад.

Не буди того, что отмечалось,
Не волнуй того, что не сбылось,-
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.

И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.

Так забудь же про свою тревогу,
Не грусти так шибко обо мне.
Не xоди так часто на дорогу
В старомодном ветxом шушуне.

Знаешь, мама, день обычный
Без тебя нам не прожить!
Слово мама так привычно
С первых дней нам говорить!

Стоит только приглядеться, –
Целый мир согрет вокруг
Теплотою маминого сердца,
Нежных, добрых рук...

Наши беды и невзгоды
Отступают пред тобой,
Всё ясней нам с каждым годом,
Как за нас ведешь ты бой!

Мама, – друга нет дороже –
Веришь ты в наш каждый взлет!
Кто еще, как ты, поможет?!
Кто еще, как ты, поймет?!
(М. Садовский)

Давайте вспомним мы о детстве,
О том чем очень дорожим,
О тех с кем жили по соседству,
О том как с горок мы летим,

Как в салки и снежки играли,
Не зная взрослых будней суть,
О том как мы тогда мечтали,
И не могли от чувств уснуть!

Чем запомнилось мне детство?
Фейерверком ярким из шаров!
Доброй, красочной картинкой
Из цветных прекрасных снов!

Подорожником на ранке
И колготками в пыли!
Паучком в стеклянной банке,
Что мальчишки принесли.

Зоопарком из игрушек,
Кучей преданных друзей!
Жалко детство понимаешь,
Когда станешь лишь взрослей!

Алексей Королёв



Баллада



Сперва он учился в Школе

живописи, ваяния и зодчества,

потом – в академии одиночества,

и очутился на воле.



Что-то делал – парень не промах! –

но тех работ не показывал,

а в паузах между заказами

писал портреты знакомых.



Лица его моделей

были как земли целинные –

добрые, грустные, длинные,

длинней, чем на самом деле.



Недаром моя невеста

влюбилась в него, на беду мою.

Поэтому он, я думаю,

всё бросил и снялся с места.



Уехал. Пропал из виду...

Отвергла ещё до рождения

ребёнка мое предложение.

Ему – не простила обиду.



Давал о себе всё реже

знать... Умер от рака печени.

Работы его замечены.

Две – выставлены в Манеже.



Ни зависти нет, ни злости.

Стою с удовлетворением

перед его творением.

Потом отправляюсь в гости.



Ухоженная жилплощадь.

Портрет. Аккуратная рамочка.

И дочка щебечет: «Мамочка!

Я нарисовала лошадь».

Под треск огня домашнего камина,
Под музыку безмолвной тишины...
Смотря в окно на спящую долину,
Согретую сиянием луны,
Я наслаждаюсь временным покоем,
Прислушиваюсь к откликам души.
Быть может счастья здесь секрет открою,
А сердце тихо скажет:"Запиши".
И я один, но мне не одиноко,
В дали от повседневной суеты.
Взяв на себя обязанность пророка,
Я вижу пред собой лишь светлые мечты.
Вновь окрыленный, чувствуя свободу,
Набравшись силы, устремляюсь в даль.
Оставив в прошлом старые невзгоды,
Отвергнув прочь прошедших дней печаль.
И вновь один, но мне не одиноко...

Алексей Королёв

Подмалёвок

Стансы



1



После проверишь по календарю –

время ли наше ещё не настало

или растаяло... Я не корю

да и оправдываться не пристало, –

как бы там ни было,

благодарю.



2



Точно юродивый, корчась на дне

невыносимого ожесточенья,

я бы отчаялся,

если бы не

мания точного обозначенья,

душу выматывающая мне...



3



На протяжении стольких недель

я изнывал от стыда и безделья, –

лучше уж сызнова,

словно с похмелья,

добрый глоток приворотного зелья

чем тягомотина и канитель.



4



Потолковать на одном языке

и задержать, замыкая излуку

жеста прощального, руку в руке –

только и радости…

Экую муку

принял за веру двуликому звуку, –

стоит ли – благодарю за науку! –

упоминать о таком пустяке.



5



Ладно бы – около, а вдалеке

ты сострадание тратишь впустую.

Только и лирики – в обиняке...

Но не тушуйся – на воду не дую,

да и ожёгся не на молоке.



6



А на поверхности черновика

ты на помине, как птица, легка:

всё, что таилось под спудом,

в глубоком

обмороке цепенело, пока

ты не появишься издалека,

хлынуло неудержимым потоком, –



7



хоть до того, как отсохнет рука,

в поте лица разливай по опокам!..

Лишь бы тебя не спугнуть ненароком,

а вдохновение выйдет нам боком,

в том-то и дело, что наверняка.



8



С бору да с сосенки,

с миру по нитке –

вот и свидание накоротке...

Вот на таком и ожёгся напитке –

кислом и пресном крутом кипятке, –

истовой и нестерпимой попытке

потолковать на одном языке.



9



В сумерках лампы коснёшься рукой –

и на холсте у тебя в мастерской

вспыхнет подобие желтофиоли.

Где это видано, чтобы такой

охрой кропили, стрекали, кололи

хрома и кобальта львиные доли?

Впору опростоволоситься, что ли,

если не хмель на холсте, а левкой.



10



Всё не по нраву – растрава одна! –

яства на званом пиру крохобору...

Темени и светотени полна,

переминаешься у полотна, –

в кои-то веки повеситься впору,

если ты скаредна и холодна.



11



Тает восторженность, как леденец,

и расторопная предосторожность

глянец наводит на каждый торец

воображения...

Ах! наконец

мы упустили и эту возможность.



12



Старый кофейник на плитку поставь,

всё остальное на память оставь,

но и за пазухой у наважденья

не загораживай вящую явь,

как на портретах времен Возрожденья.



13



Стоит ли выделки жизненный путь,

ежели нечем порадовать друга,

а припеваючи лиха хлебнуть –

дело нехитрое,

не обессудь,

сиречь не слишком большая заслуга.



14



Поздние празднества в поте лица,

судорожные ужимки, повадки,

каверзы красного ради словца,

сущие салочки, жмурки и прятки –

выеденного не стоят яйца.



15



А за гармонию кто бы другой

в неукротимой земной круговерти

ратовал –

тоже мне, вилла Альберти! –

если и Блок за неделю до смерти

бюст Аполлона разбил кочергой.



16



Что ж ты стоишь ни жива ни мертва,

точно сошла невзначай с натюрморта?

– Батюшки светы! – заслышав едва. –

Что за оказия скверного сорта... –

Но полоса отчуждения стёрта,

и возникает во тьме естества

завязь привязанности и родства...

Жалко, живёшь на куличках у чёрта.



17



Если тебе до сих пор невдомёк,

только о том и молю тебя, чтобы

я ни о чём больше думать не мог,

кроме твоей несусветной особы.

Выволоки на такой солнцепёк,



18



где ощущается кровная связь

с миром

и на сердце – ясно и чисто,

чтобы лицом не ударили в грязь,

под придорожным кустом остролиста

или боярышника развалясь...



19



Самое главное – трепет и честь.

Всё остальное, какое ни есть,

жестом безудержным и безмятежным

преображается в нежную весть

и возникает откуда невесть,

стоит опомниться, дух перевесть –

и невозможное слить с неизбежным.

Борис Херсонский

Одноклассники. ру – машина времени–имени. Забравшись туда,
можно вернуться в прожитые года, покинутые города,
сказать первой любви: “Люблю!” и услышать “Да!”.

И – голову очертя, бежать, оставляя семьи, дома
в Майами, Мельбурне, Берлине, высокие терема,
детей под тридцать, шепчущих: “он (она) лишился (лишилась) ума”.

Смотреть в глаза. Лгать: “Ты все такой же (такая же)”. Ворковать.
Из ресторана – в гостиницу, в одну большую кровать.
Родителей нет давно. Никому нет дела. Не от кого скрывать.

А тогда, помнишь, вернулась домой, пять утра на часах,
в помятой юбке с травинкою в волосах,
как кричала мать, догола раздела, искала пятно на трусах,

во вторник с утра потащила тебя к врачу
известной специальности. Ты плакала: “Не хочу!”,
а мать: “Не волнуйтесь доктор, я заплачу!”

А дел всего–то было – ласки рукой,
в приморском парке, или в саду над рекой,
а нет реки или моря – в подъезде, Боже, какой

страх и стыд, обида – еще раз стыд.
Мама шепчет: “Доктор, она с ним спит”.
Доктор – мужчина, деловит, лет сорока на вид.

Вот он тебя выводит к матери – говорит: “Иди!”
А матери: “Virgo intacta. Девственна”. Все еще впереди.
Мать рыдает, твою голову прижимая к огромной груди.

И снова страданья любви: подъезд, полуподвал.
А доктор тебя тогда не смотрел, не раздевал.
Взял за уши, потянул, и в макушку поцеловал.

Алексей Королёв

Очертя сердце



Уже седьмые сутки кряду

по заведённому канону

бессонница ведёт осаду,

рассудок держит оборону.



Видения обстали скопом,

настырным скопищем бесплотным, –

я сам себе калейдоскопом

кажусь и кругом поворотным.



В то время как во внешнем мире

видавший виды холодильник

урчит, соседи по квартире

храпят, пульсирует будильник –



из глубины, из-за излуки

артериальной беспрестанно

подкопа гомозятся звуки,

удары слышатся тарана.



Сомкнув ряды, идут минуты

обыденные, рядовые…

Того гляди, падут редуты

и рухнут стены крепостные.



Вот-вот развалится твердыня,

и ты появишься на сцене,

как разъярённая княгиня

под стенами Искоростени.



И будет рать моя побита,

а память заревом объята…

Ты только тем и знаменита,

что я любил тебя когда-то.



И если нет мне оправданья,

то милости, по крайней мере,

прошу – объявлены страданья,

и заняты места в партере.



Не жду пощады и не строю

иллюзий. К штурму всё готово…

Всего и было за душою,

во всяком случае, святого

всего и было – ты да слово,

и слово всё-таки за мною.



И если предстоит расплата,

то это вся моя защита…

Ты только в том и виновата,

что не избыта.



Всё остальное – трали-вали.

С тобою нас не бог рассудит

и не нарсуд, –

хотя едва ли

тебя от этого убудет,

но уж какие ни скрижали,

что начертаю, то и будет.



И только так, как нарисую,

отныне будет и вовеки.

Тебя ещё помянут всуе

в какой-нибудь библиотеке.



В припадке умоисступленья

такое сказану порою,

что будущие поколенья

начнут детей стращать тобою.



Хотя не поведёшь и бровью,

ещё не то себе позволю…

Я обделил тебя любовью,

хлебни хоть ненависти вволю.



Пускай тебе и карты в руки,

в конце концов, кто ты такая,

чтобы куражиться, на муки

живую душу обрекая.



Пусть облик твой – мадонна Литта,

а голос – фуга и токката,

ты только тем и знаменита,

что я любил тебя когда-то.



Пересекла твоя орбита

теснину старого Арбата,

тебя сопровождает свита –

глумлива и придурковата,



но с точки зрения Главлита,

по мнению Госкомиздата,

ты только тем и знаменита,

что я любил тебя когда-то.



Что мне за радость в этой фразе?

Но если сводишь счёты с ближним,

то даже рифм разнообразье

оказывается излишним.



Минувшее под корень сжато

и обмолочено, как жито –

из этого конгломерата,

который крепче монолита,



я изваял тебя, утрата,

и светом высветил софита.

Твоим отсутствием набито

битком,

пустое место свято…



Подобная эквилибристу,

преодолевшему препону,

бессонница идёт на приступ,

рассудок держит оборону.

Молодость моя! Моя чужая…
Распечатать
Молодость моя! Моя чужая
Молодость! Мой сапожок непарный!
Воспаленные глаза сужая,
Так листок срывают календарный.

Ничего из всей твоей добычи
Не взяла задумчивая Муза.
Молодость моя! — Назад не кличу.
Ты была мне ношей и обузой.

Ты в ночи нашептывала гребнем,
Ты в ночи оттачивала стрелы.
Щедростью твоей давясь, как щебнем,
За чужие я грехи терпела.

Скипетр тебе вернув до сроку —
Что уже душе до яств и брашна!
Молодость моя! Моя морока —
Молодость! Мой лоскуток кумашный!

Геннадий Головатый

Я нарисовал картину.
Пришли люди
и сказали доброжелательно:
«Ерунда это: непонятно!»
Я уничтожил картину.
А потом оказалось,
Что эти люди
не понимают ещё и
интегрального исчисления,
и музыки Баха,
и египетских иероглифов,
и даже друг друга!
Но той картины
Я не мог уже повторить.

Алексей Королёв

На улице метель мела

и падал снег куда попало,

а ты плечами повела –

мол, дела нет и горя мало! –

и выпорхнула из подвала,

как зимородок из дупла.



Потом озябла и взяла

взаймы у аэровокзала

толику малую тепла,

а миг спустя опять пропала

из поля зрения стекла,

бетона, камня и металла, –

позёмка языком слизала,

на нет метелица свела.

Алексей Королёв

Пелена за оконной рамой,

заколочена дверь скобой...

Прежде чем мы пойдем с тобой

с немудрёной семейной драмой

за спиною куда незнамо,

как калики с пустой сумой, –

попытаемся, ангел мой,

докопаться до сути самой.



Потолкуем о том, о сём,

побеседуем обо всём,

от чего ни следа, ни звука

не оставим и не спасём;

перемелется – будет мука,

мы едва ли её снесём.

Алексей Королёв

А я-то думал: ты да я,

версты четыре до жилья

ближайшего, – чего же лучше!

А между тем сгущались тучи.



А я надеялся – вот-вот

ты скажешь: ветреная Геба...

и как по маслу всё пойдёт,

а ты воды набрала в рот,

дрожа от холода и гнева,

и вышло всё наоборот.



А после этого поди

попробуй, памяти внимая,

любить грозу в начале мая

степи бескрайней посреди.

Не печалься, не грусти, -
Настроение в пути!
Мчится, ножек не щадя,
Чтоб порадовать тебя!

На камазе, на мопеде,
На олене, на медведе,
Притворяется пилотом,
Добираясь самолетом,

Прыть свою оно не сбавит,
Хохотать тебя заставит,
Петь, плясать и улыбаться,
Чтобы жизнью наслаждаться!

Чтобы все получалось —
Рук своих не опускай!
Чтобы в жизни ни случалось —
Все с улыбкою встречай!

Не грусти, не хмурь бровей,
Пусть в душе бушует май!
Встрепенись, повеселей,
И настрой свой поднимай!

Желаю просто супер-настроенья!
Улыбок искренних и простого везенья,
Пускай окутает тебя удача,
Пусть только так — и не иначе.

Возьми энергию у ясного рассвета –
Пусть на сердце будет ласковое лето,
Зарядись от ветра легкостью воздушной –
И избавишься от горечи ненужной!

Алексей Королёв

На перепутье



Александру Тихомирову



1



Не сетуй на меня, высокий слог…

Но если ты действительно высок,

попробуй роковой метаморфозы

не претерпеть от лошадиной дозы

так называемой житейской прозы,

которую чурался, сколько мог.

Чем чёрт не шутит, если дремлет бог.



2



С чего начать? Ума не приложу...

Досужему воображенью впору

рассудок уподобить витражу

и, рот разиня, шляться по собору,

где все любезно пристальному взору,

но подмывает потерять опору

и, рыжую перемахнув межу,

топча ботву, брести по косогору...



3



А между тем, едва зайду за грань я,

то сразу же стушуюсь – вот те на! –

в гортани, словно каша из пшена,

истошная застыла тишина,

а участь всё ещё не решена –

ни знаменья, ни предзнаменованья.



4



Иначе говоря, когда жена

обескуражена, раздражена, –

ещё одна иллюзия разбита,

попав обыденности под копыта,

и дочь, помимо прочего, больна,

всё куксится и ест без аппетита.



5



Пожалуй, в самом деле в сторожа

придется подаваться, обнаружа,

что даже тьма кромешная и стужа

крещенская радушна и свежа,

а вечность, знать не зная рубежа,

окрестности заснежа и завьюжа,

по-прежнему нежна и неуклюжа,

гармонии одной принадлежа.

Алексей Королёв

Разлука, музыка, зима

нагрянула, свела с ума,

попутала, опустошила,

завьюжила, заворожила,

ошеломила, завлекла,

завесила, заволокла

и не оставила ни звука –

зима, безмолвие, разлука.