Das KapitalЪ (совместный блог Nameless и Khishtaki)

Цитата (Nameless00 @ 31.12.2015)
2. Ты привел пример с этим ебаным молотобойцем. Так вот. Это неверный пример. Земля и Луна не движутся подобно молотобойцу и молоту. Молотобоец и молот всегда повернуты друг к другу одной и той же стороной. Не только молот к молотобойцу, но и молотобоец к молоту. Земля же и Луна движутся иначе. С Луны мы со временем можем увидеть любую сторону Земли.

Цитата (Nameless00 @ 31.12.2015)
эта самая гифка как раз и говорит о наличии вращения Луны. Потому что если бы вращения не было, мы бы увидели последовательно ВСЮ поверхность Луны, а не половину.

Нет-это были просто риторические вопросы. Но их задача была подчеркнуть 1-"далекость" моделей от реальности 2 - тяжести суждений о реальности по моделям 3- Наличие нескольких моделей одной и той же реальности-).
"В моделе можно искривить пространство.В реальности это невозможно по определению."

Роб родился в Сан-Диего. Его дед служил во флоте и участвовал в сражении при Мидвее, и даже был награжден Военно-Морским крестом, о чем регулярно рассказывал Робу, когда навещал их семью. Ну вы знаете, пожилые люди постоянно забывают о чем говорили недавно и вечно рассказывают одни и те же истории. Но Робу нравились эти истории. И про сам налет японских морских бомбардировщиков, и про то как его дед тушил пожар на борту, и про то, как дед почти восемь часов держался за ящик с аварийными рационами, ожидая пока его подберут спасательные службы. Дед был очень голоден, потому как по традиции он не стал есть перед боем, все знают что ранение в живот гораздо лучше переносится натощак. Дед был голоден, и знал что в ящике рационы, но боялся открыть его, опасаясь что ящик захлестнет волной и он перевернется и затонет. Так все восемь часов и захлебывался слюной, представляя как он будет есть, когда его спасут.
Но особенно Робу нравилось когда дед изображал японцев. Он оттягивал уголки глаз пальцами и начинал верещать таким забавным голосом, что Роб просто катался по полу со смеху в прямом смысле слова. Роб был уверен что он тоже будет служить. Он коллекционировал модельки кораблей и солдатиков, он выпросил у деда его фотоальбом и мог часами разглядывать детали морской формы или самые непримечательные особенности корабельного быта.

В отличие от Брэндона у Роба с наследственностью было все в порядке. Он был рожден быть мощным. Роб развивался чуть быстрее сверстников, и даже приобрел в детском саду и в начальной школе некоторый авторитет. Пожалуй можно сказать что Роб был негласным лидером класса, пока его одноклассник Джеймс случайно не застал маму Роба делающей минет красавцу Джованни, работающему в Сабвее, неподалеку. На самом деле Джеймс просто зашел в неподходящий момент. Зайди он чуть раньше, он бы увидел обычный секс, или может даже поприсутствовал бы при оргазме Рейчел. Просто сам Джованни достаточно тяжело кончал от вагинального секса, поэтому обычно, после того как он удовлетворял свою любовницу, просил о минете. Не, конечно сам факт того, что Джеймс увидел измену матери одноклассника тоже сделал бы свое дело, но именно минет оказался в решающей каплей.

Джеймс мгновенно рассказал об этом своим родителям и сестре. Он еще не понимал что поступает нехорошо. Но, увидев оживление и пересуды между родными обсуждающими событие, Джеймс все осознал.
На следующий день он рассказал всей школе что мама Роба сосала письку Джованни. Дети не очень хорошо представляют себе что такое секс, но вот процесс сосания письки они визуализировали быстро и непринужденно. Как чура-чупс. Роб мгновенно сделался изгоем. Их район был населен потомками итальянцев и ирландцев, и считался весьма религиозным. Каждому однокласснику Роба дома рассказали как же нехорошо поступила его мама. К сожалению, им забыли рассказать, что травить одноклассника тоже нехорошо. Роб подвергся самому сильному моббингу в истории школы со времен травли первых негров, получивших возможность ходить в одну школу с белыми. Кто-то отрывался за то время когда Роб был лидером и насмехался над ними, кто-то всерьез воспринял разговоры о грехе Рейчел перед Богом, кому-то просто нравилось издеваться, пока есть возможность делать это безнаказанно. Роба дразнили, его пинали в спину, его били толпой, когда он пытался огрызаться. Как положено, его макали головой в унитаз. На доске перед началом уроков рисовали женскую голову с членом во рту. А так как дети в этом возрасте рисуют достаточно плохо, и голову и член приходилось подписывать. Иногда это были Rachel и Dick, иногда Giovanni и Whore. Приятного для Роба было мало в обоих случаях. Первые несколько раз он бросался стирать рисунок, потом перестал.
На воскресной службе женщины демонстративно пересаживались со скамейки, на которую садились Роб с матерью. Отец Роба, затраханный жизнью клерк среднего звена в Воллмарте, в конечном счете простил Синди. Но соседи и Роб не простили её никогда.
Авторитету Роба в классе уже было не суждено восстановится. Не в силах противостоять такому напору толпы он быстро приобрел выученную беспомощность, перестал сопротивляться, и только пытался минимизировать последствия. Стал ходить в школу малонаселенной дорогой, приходить немного опаздывая, чтобы рисунок с доски к тому моменту уже стер учитель, начал постоянно ходить в наушниках, даже не для того, чтобы не слышать оскорблений, а чтобы окружающие думали что он ничего не слышит и отставали. Как принято, горе надо заедать. Вместо того чтобы стать крупным Роб стал толстым. Это тоже не добавило вистов к его шансам вырасти в школьной иерархии.

Роб замкнулся в себе, ушел в фэнтези, комиксы и компьютерные игры. Так как Роб был рожден все таки больше сильным чем умным, среди нердов особого авторитета он тоже не снискал. Но тут хотя-бы его никто не трогал и даже слегка побаивался. Силы сломанного в школе характера уже не хватило на то, чтобы мечтать о флоте, где место настоящим мужчинам. Ну и сама идея обитать долгое время в замкнутом мужском коллективе без возможности спрятаться дома или за никнеймом в интернете повергала теперь Роба в ужас. Он не пошел в колледж и устроился охранником на склад, где по ночам во время смены мог продолжать обсуждать в интернете очередную серию Стар Трека и Доктора Кто. Особенно хорош был Доктор Кто. Его можно было смотреть вечно.
Однажды, разгребая чердак, он нашел свой старый ящик с игрушками. В легком замешательстве он разглядывал модельки кораблей и дедов фотоальбом. Какое-то время поколебавшись Роб отнес все это на помойку. Смешно даже подумать что когда-то он хотел служить в флоте, жить в тесном вонючем помещении с кучей воинственных болванов, без доступа к комиксам и Нетфликсу. Ей богу, смешно.
Через месяц Роб запил.

Рассел родился в многодетной семье техасских фермеров. Как положено фермеру, отец его был суров, имел пикап, любил рестлинг, родео и футбол. Он вообще любил жизнь во всех ее проявлениях. Только гомиков ненавидел. И негров. И долбанных хиппи. Так как вокруг их ранчо обитали все больше мексикашки и китаезы, а негров практически и не встретишь, ненависть свою он подкармливал телевизором. Сядет с пивом смотреть новости о том, как в очередном Нью-Орлеане очередной полицейский подстрелил очередного черного подростка, и начинает громко вслух обсуждать, почему полицейского надо наградить, а черномазым вообще запретить ходить по улице после 10 PM. К несчастью для него уже даже в их местности вслух такие мысли высказывать было нельзя, что уж говорить о Остине или Хьюстоне, куда они всей семьей ездили за культурной жизнью, на матчи Хьюстон Тексанс или в Carlos Junior, есть тако. Мексикашки конечно как народец так себе, но надо признать что с тако они придумали здорово.
Рассел же, надо признать сразу, в отличие от братьев не удался. Он оказался меньше уже при родах, чему несказанно была рада его мать, но совсем не рад отец. Он и рос медленно, и зарубки на двери, отмечающие его рост сходу можно было выделить из зарубок, отмечающих рост братьев. Те стояли кучно, по семейному.

Когда Расселу было четыре года, отец решил что пора делать из него мужчину, и повез с собой на бойню, куда по осени они сдавали бычков на забой. Бойня была старой, не эти ваши новомодные, где все автоматизированно, больше похожие на хирургические палаты. Нет, тут все было как раньше. Забивали уже конечно не руками, а электричеством, но разделывали туши все еще тут, и запах сворачивающейся крови густо стоял в воздухе. Для превращения в мужчину место то что надо. Тем более что владел ей знакомый отца, в целом разделяющий его взгляды на жизнь. На другие бойни с ребенком бы и не пустили. Вообще-то конечно четыре года для такого рановато даже по техасским меркам, но отца уже давно раздражало то, насколько Рассел не ковбой, а еще отец был пьян. Возможно именно Будвайзер нашептал ему прекрасное решение учить сына быть мужиком так же, как собак учат плавать. Просто поставить его в условия, где у него не останется выбора.

Но выбор у Рассела оставался. Сначала он побледнел, потом его трижды вырвало, последний раз уже насухую, только желчью, потому что мамин яблочный пирог кончился еще на втором подходе, потом он забился в угол и зажал глаза. Глупо конечно для фермерского сына, но даже зная что осенью бычков уведут "на бургеры" он выбрал себе в стаде любимчика и даже назвал его Чернышом. Когда Черныша на крюке увозили в комнату для разделки Рассел потерял сознание. К его чести, он так и не заплакал.
Вызванный на дом доктор осмотрел ребенка, сказал что все в порядке, это просто нервный срыв, и пройдет сам собой, если только пить детское успокоительное от фирмы, которая доктору слегка приплачивала. Он даже попытался вежливо пожурить отца Рассела, но не хватало еще чтобы чужой человек указывал техассцам как воспитывать детей.
Рассел пять часов после ухода доктора провел под диваном, откуда его не могли ни достать, ни выманить, и не говорил еще почти двое суток после того как вылез.

Сцена с Чернышом врезалась ему в память настолько сильно, что Рассел перестал есть мясо. Ну как перестал. В их семье невозможно было перестать есть мясо, никто не будет готовить для тебя одного, но он по возможности оставлял мясо в тарелке, и даже во время семейных обедов в Carlos Junior просил купить ему не тако или бургер, а молочный коктейль. Некоторое время ему удавалось притворяться успешно, но потом один из братьев, Джастин, самый смышленый, заметил насколько тщательно Рассел избегает кусочков мяса, накладывая себе рагу, и попробовал узнать в чем дело. Когда Рассел рассказал ему о том, что Черныш снится ему до сих пор, и смотрит с укором своими большими, коровьими глазами, в которых стоят большие, коровьи слезы, брат все понял, и никому не рассказал.
Джастин понял что Рассел ведет себя как девчонка, и никому не рассказал потому что куда удобней владеть таким секретом одному. Если впятером травить одного, каждому же меньше достанется? Я уже говорил, Джастин был смышленый.

Не нашедший таким образом поддержки в семье Рассел нашел ее в Остине. По пути на футбол он случайно увидел пикет "зеленых" в защиту каких-то там животных. Что за животные он забыл, но название организации запомнил и в пятнадцать лет сбежал к ним волонтером. Официально конечно он сказал что поехал в летний лагерь подзаработать деньжат себе на учебу, но чуткое отцовское сердце уже подозревало что что-то не так. Осенью Рассел не вернулся а вместо себя прислал письмо в котором все объяснял. Сначала отец вспылил и собирался поехать выбить из этих зеленых, запудривших мозги его сыну всю дурь, а самого сына притащить домой за шкирку, но посовещавшись с женой они пришли к выводу что перед соседями будет лучше, если они сделают официальной версией ту, что их сынок настолько вырос настолько умный и самостоятельный, что еще в неполные шестнадцать получил стипендию и уехал учиться в большой город. А то позора не оберешься.

Рассел же нашел себе единомышленников, которых искал всю свою короткую жизнь, и пустился во все тяжкие. Он был большим "зеленым" чем основатель организации, большим веганом чем любой йог и большим хиппи чем Джон Леннон. Он даже геем попытался стать, но в последний момент понял что это уже перебор, и ему достаточно братской любви без проникновений.
Рассел увлекся буддизмом, занимался йогой, развивал себя, и это ему помогло стать одним из лучших сборщиков пожертвований для секты, к которой он примкнул. Он не был самым харизматичным, но брал свое большим количеством рабочих часов. В отличие от других сектантов он не боялся непогоды, и ходил собирать деньги в любое время суток. Образ Черныша сподвигал его на свершения и в дождь и в стужу. Рассел простудился, подхватил воспаление легких, пытался лечиться травами и молитвами и буквально сгорел за три недели. Когда его хоронили, сквозь кожу можно было разглядеть сухожилия. Отец Рассела все так. выбил дурь из всех этих зеленых и хиппи, как и собирался, когда друзья Рассела привезли тело и имели наглость попросить приглашение на похороны. И потом еще раз, когда они не послушали отказа и все таки пришли. Некрасиво конечно получилось перед соседями. Позорно.

Кельвин родился во Фресно. Этот не очень крупный и очень некрасивый индустриальный город был буквально влюблен в свою студенческую команду по американскому футболу. Let's go Fresno! Let's go Bulldogs!
Кельвин как нельзя пришелся к месту. Он рос крупным, атлетичным мальчиком, и с детства понимал что он будет или спортсменом или военным. В Америке вообще спорт и армия сильно переплетены, и Кельвину с детства запали в память все эти салюты и истребители на играх НФЛ и Memorial Day и то, какими серьезными и мужественными выглядели военные открывающие игру или поющие гимн. Гимн Кельвин тоже любил.

Он пробовал себя в баскетболе, в бейсболе но остановился все таки на футболе. Во первых все любят футболистов. Во вторых девушки любят футболистов. В третьих Кельвин любил Майкла Вика и хотел быть похожим на него. С собачками конечно вышло неудачно, но в остальном Вик был идеален.

Кельвин без проблем попал в школьную команду и даже стал героем своей школы, будучи наверное самым атлетичным и мощным дефенсив эндом всей Калифорнии. Да, с квотербеком не вышло, но дефенсив энд тоже хорошая позиция. Не пантер, в конце то концов. Несколько раз именно Кельвин приносил команде решающие сэки или фамблы. Кельвин потерял девственность в четырнадцать только потому, что благодарные великовозрастные фанатки раньше не смогли подловить его после тренировок. Тренировался Кельвин много и упорно. Ей было восемнадцать, но по габаритам Кельвин уже в четырнадцать лет был ее больше. В первый раз он ничего не понял, но ему понравилось, и ко времени окончания школы его личный счет уже был больше, чем у всех его одноклассников вместе взятых за всю их жизнь. К окончанию школы преимуществе Кельвина над сверстниками было уже не настолько высоко, но он все еще оставался отличным спортсменом и получил больше десятка предложений о стипендии. Выбор пал на родных Бульдогов. Иногда детские мечты сбываются.

В четвертом матче сезона, против университета Лас-Вегаса, во третьей четверти, при счете 17:24, Кельвин быстро расправился со своим тэклом, рванул в открытый гэп, и буквально уже услышал хруст каркаса квотербека под ударом своего тренированного тела, как хруст раздался на самом деле. Партнер Кельвина по линии весил всего 220 фунтов и не устоял на ногах под натиском здоровенного оффенсив гарда из Вегаса, настоящего зверюги весом наверное фунтов и этот зверюга, расчищающий проход своему раннеру, буквально швырнул все 220 фунтов своего соперника на ногу Кельвину. Это называется перекат. Более опытные игроки в таких случаях умеют контролировать то, куда они бросают поверженного соперника, чтобы не причинить травмы оппонентам или партнерам. Но гард из Лас-Вегаса был мудаком, он даже не попытался. Да и не смог бы, он был первогодкой, и такие тонкости игры еще не постиг. Крестообразные связки Кельвина порвались сразу все. В пылу игры он даже не понял что именно произошло, он даже ушел на своих ногах, пусть и хромая. Боль пришла только в подтрибунном помещении.
Игру они в итоге разгромно проиграли, ослабленная уходом Кельвина линия не сдержала натиска.

Учитывая что начало сезона вышло не очень, да еще и разгорелся конфликт тренера с советом попечителей команды, тренера уволили после пятой игры. Кельвин к тому моменту еще находился в больнице. Новый тренер Кельвина не знал, не видел его в игре, и соотвественно не видел его в своей команде. Поэтому, в неразберихе, вопрос с операцией и медицинским сопровождением спустили на тормозах. Команда не помогла ни советом, ни деньгами, им было не до того, агент оказался в этих вопросах не компетентен, а собственных денег родителей хватило только на самую обычную больницу, не для спортсменов.
Связки заменили, но плохо, и Кельвин обречен был уже хромать всю оставшуюся жизнь. Для спорта он уже не годился, для армии тоже.
Он попытался было заработать стипендию на оставшийся срок обучения за счет успеваемости, как это делали некоторые другие игроки, но куда уж там. Слишком много девушек было в его жизни, слишком мало времени оставалось на книги. Кельвин не устоял. Ну а кто бы устоял?

Для игроков американского футбола, не звезд, а носильщиков роялей, есть прозвище "продавцы страховок". Это намек на их будущее по окончанию карьеры. Нет образования, нет навыков, есть только переломанное тело и остатки узнаваемости. Самый тот набор для того, чтобы продавать страховки.

Конечно мало кто из бывших футболистов на самом деле продает страховки. Это просто расхожий штамп. Но Кельвин стал. Это было особенно унизительно - воплотить собой расхожий штамп. А что делать? Операция стоила немало денег, и надломила семейный бюджет. Первое время у него получалось неплохо, на жалости, люди еще помнили кто он такой, а потом уже и приноровился. И, даже когда он иногда выбирался в казино, проиграть пару сотен в техасский холдем, он хвастал окружающим не своим спортивным прошлым, а тем, что он может продать что угодно кому угодно.